ОЛЯ И ПРАВИЛЬНЫЙ ТЕРАПЕВТИЧЕСКИЙ ПОДХОД
Молодая терапевтка Оля представляет сложную для нее работу с властным, доминирующим мужчиной, где она чувствует себя вдавленной в кресло и не способной вымолвить ни слова. Клиент рассказывает про то, как он наслаждался страхом и зажатостью его студентов на недавней встрече с ним.
Терапевтическое пространство заполняется его объемными рассказами, где практически не остается места для чего-то еще. Оля ограничивается короткими «Угу» и чувствует, как будто ей больше нечего предложить.
Иногда клиент на мгновение замолкает, смотрит на нее и затем продолжает. Ждет ли он какого-то отклика от нее? Или его все устраивает? Непонятно – и ей практически невозможно включиться в диалог, чтобы выяснить.
Довольно быстро Оля начинает переживать себя растерянной и некомпетентной – никакой полезной работы не происходит, она не знает, что она может дать этому человеку. Зачем он приходит? Что ему нужно? Как все это связано с теми профессиональными трудностями, по поводу которых он обратился к психологу?
Оля идет к разным супервизорам.
Вывод после супервизии №1. Терапевтические отношения воспроизводят тот же паттерн, по которому выстраиваются и все другие отношения в жизни клиента. Поддержание их в таком же виде – в лучшем случае бесполезно, это никак его не изменит. Оле важно понять, что ей мешает включаться во взаимодействие, и прийти к более активной терапевтической позиции. Она должна помочь клиенту осознать, как именно он выстраивает отношения с другими людьми и какой вклад вносит в те трудности, с которыми потом сталкивается. Пассивный терапевт тут ничем не поможет, а будет лишь закреплять существующие паттерны, увековечивая проблему.
Вывод после супервизии №2. Оля все делает правильно, предоставляя пространство терапии клиенту. Кажется, ему важно, чтобы он говорил, а его слушали. Возможно, это отражает его ранние неудовлетворенные потребности во внимании и признании. Его проблема не исправится встречей с реальностью другого человека в комнате. Важно создать такие условия, в которых он мог бы самостоятельно, в своем собственном темпе, прийти к тому, что в кабинете есть кто-то еще, что Оля – это отдельный живой человек. Но это долгий путь и терапевту важно сохранять терпение и смирение.
Вывод после супервизии №3. Оля и клиент – уже персонажи какой-то истории. Которая рассказывает себя через них. Все, что происходит в кабинете – это сказка, страшный сон. Есть кто-то властный, доминирующий, не дающий место другому. И кто-то, кому почти невозможно проявиться – так страшно, так неловко. И нет места никакой взаимности. Про что это все? Как это связано с опытом клиента? Важно не сорвать развитие этой истории поспешными интерпретациями и исследованиями отношений, продолжать участвовать в ней и наблюдать внутри себя, куда же она нас ведет. Оле не надо относиться к происходящему в кабинете буквально – как к проблеме построения отношений с людьми, которую надо обсуждать напрямую. Надо работать с этим как с материалом сна. И пока не торопиться возвращать свое понимание клиенту.
Вывод после супервизии №4. Клиенту настолько невыносимо чувствовать себя слабым, уязвимым, неполноценным, что он участвует в отношениях таким образом, чтобы все эти чувства переживал его собеседник. Супервизор говорит, что клиент как бы «помещает» эти невыносимые чувства в Олю, и та теперь вынуждена их переживать. Что клиент так учит Олю, каково это – быть им. И что ей важно в подходящей форме возвращать ему то, что он с ней делает.
Оля живет в большом городе, она любопытная и поэтому по ходу работы с этим клиентом посещает и других супервизоров, получая еще больше ракурсов на терапевтический процесс.
Разнообразие ответов порождает еще больше вопросов.
А где та граница, где мое пассивное присутствие с таким клиентом еще холдинг и создание целебного принимающего пространства, а где это уже бесполезное повторение его патогенных моделей? И как мне отличить одно от другого?
Когда я сижу такая зажатая и скованная – это я так целебно познаю клиента изнутри или просто сталкиваюсь со своими собственными ограничениями, от которых важно поторопиться избавиться в личной терапии и супервизии? Как отличить, это его тяжелый опыт или моя личная трудность? И можно ли вообще отличить одно от другого?
Где вообще эта тонкая линия, когда мы плодотворно отсутствуем, предоставляя пространство клиенту, и когда мы таким образом лишь покидаем его или просто формируем вместе с клиентом зону «вход воспрещен», куда невозможно сунуться вслух?
А где другая тонкая линия, когда мы плодотворно присутствуем, предъявляясь своим опытом, который позволяет узнать/пережить что-то в новом ключе, и когда мы, действуя таким образом, лишь навязываем клиенту свою субъективность, бесполезно интерактивно «шумя» в кабинете?
Какие версии наших клиентов никогда не покажут своего носа на активно присутствующего в отношениях терапевта и так и останутся не познанными? А какие ни за что не возникнут с едва мерцающим, безлико аккомпанирующим терапевтом?
На эти и многие другие вопросы Оля находила самые разнообразные ответы – порой они не совпадали, а иногда и вовсе были несовместимыми. Со временем Оля начала понимать, что сейчас, кажется, существует столько теорий, что можно оправдать любые действия и бездействия.
Профессиональный онтогенез Оли повторил филогенез психотерапии. Сначала она искала универсальная истину, которая освободит ее от мук неопределенности, предскажет правильный путь и даст надежное руководство к действию. Со временем она поняла, что, кажется, в разных случаях работает разное. Так Оля открыла конструктивизм.
(О конструктивизме в психотерапии вы можете прочитать в прошлом посте от 25 декабря 2021 года)